Подшивка

Погоня за русским мюзиклом

08.07.2002

Ваш досуг
Ненасытная столичная публика освоила новый тип зрелища: классический мюзикл. Вслед за отшумевшими "Норд-Остом" и "Собором Парижской Богоматери" следующими – с осени - в прокат запускаются "Чикаго", "Иствикские ведьмы", "Ромео и Джульетта". И пока музыкальный вал еще не окончательно захлестнул столицу, мы попробуем разобраться с теми шоу, что уже стоят в московском репертуаре.

Как было у них


Жил-был в штате Нью-Йорк добропорядочный фермер. Любил искусство. Да так, что продал корову-кормилицу и вложил вырученные деньги в новый мюзикл с бойким названием “Целуй меня, Кэт!” Ту же фразу кричали его подельщики в салуне по соседству, она же дала название и первому мюзиклу по "народной подписке". Фермер не прогадал. В национальную бродвейскую продукцию в 30-е годы вкладывались не только владельцы заводов, газет, пароходов, но таксисты и журналисты, то есть не самый богатый люд. Потому что тогдашние новинки, ныне признанные классикой жанра, на каждый вложенный доллар приносили по 35 долларов дохода. То был первый, “доисторический” пласт взаимоотношений театра и индустрии.


Как было у нас


Поскольку от передовых технологий мы были долго отлучены, в родных широтах на месте мюзикла жила шкодливая приживалка. В музыкальном театре ее называли опереттой, в драматическом – музыкальной комедией, в украинском варианте – "музычно-драматычной пиэской". Оперные снобы говорили, что все это несерьезно: когда музыкальных сил не хватало, артисты начинали плясать и плести интриги. Тем же, но со своей колокольни, попрекал музкомедию драматический театр: когда плохим артистам не хватает сил, они принимаются петь и танцевать. Билеты на веселый кавардак никогда не были проблемой, однако оперетта, как мул, вывозила на себе кассу едва ли не всех провинциальных театров музкомедии. Пик бродвейской славы мюзикла отозвался у нас в кино: идейно правильными и бесконечно народными “Веселыми ребятами” и “Волга-Волгой”, и не менее идейно правильным, но все же "прозападным" “Цирком”. Все остальное время оперетта-музкомедия тихо топталась на месте, чахла и хирела. А сейчас и вовсе пребывает в глубоком кризисе и ядовитой ненависти на все эти мюзиклы.


Как стало у нас


Сегодня даже удивляет, что новая российская реальность так долго раскачивалась и повально “заболела” мюзикломанией только сейчас. Сначала Москва шепотом произнесла “Иисус Христос - Суперзвезда”, увидела его в Театре им. "Мюзсовета" и откомментировала действо какой-то невнятицей про рок-оперу. Потом лениво посмотрела “Волосы” у Стаса Намина и грустно констатировала, что это, конечно, не Бродвей. А уж потом город запестрел пестрыми логотипами “Метро”. Сразу стало понятно, что мюзикл под толстым-толстым слоем пиара у нас отныне не то, чтобы Большой театр, но где-то между ним и теннисом с карате. То есть приветствуется.


К резвому тинейджерскому “Метро” не хотелось придираться. Наконец-то продюсеры не стали изобретать паровой машины вместо всем известного велосипеда и собрали мюзикл по нормальной классической технологии. Шоу купили целиком, как и принято во всем мире: либретто, партитуру, режиссуру и авторский присмотр над тем, что получится. Мохнатые слова “кастинг”, “аудишн” и “промоушн” обрели вес, значение и признание, а агрессивная реклама и юные улыбающиеся физиономии артистов расположили публику. “Метро” хорошо “промыл глаза” зрителям, привыкшим к статичному хору-подпевке и смазанному балету-подтанцовке. Восклицательным знаком в финале стала присужденная национальная премия “Золотая Маска”. Забавно, что по сюжету главный герой “Метро” решал, что важнее – деньги или талант, и приходил к выводу, что важно и то и другое, но только в собственном предприятии. Косвенно непривычный жанр на глазах публики растил себя сам.


Промежуточный ужастик “Дракула” ни новым словом, ни шагом вперед не отличался. Лавры славянского мюзикла уже достались польскому по происхождению “Метро”, спецэффекты не выдерживали сравнения с могуществом кино, а кровавая история никак не желала выглядеть любовно-романтической. Отвратительный звук, безликие попсовые мелодии, вторичный сюжет, превращающий героя-вампира в сентиментального любовника.


“Нотр-Дам де Пари” затевался радикально иначе. Французский мюзикл по сюжету Виктора Гюго имел второй сюжет – модного антиглобализма. Как ответ материковой Европы англоязычной метрополии на мюзикл. Французский шансон имел все основания претендовать на особый подход: в "Соборе" больше душевных песен за счет всего остального. В Москве задача осложнялась тем, что пропеть надо было по-русски в пыльном декоре театра-памятника "Московской оперетты". В итоге получилось нечто среднее между концертным исполнением и “Рождественскими встречами” Пугачевой. Невзрачная режиссура, скованное движение, редкие танцы-заставки, благородное презрение к техническим эффектам. Все добродетели сосредоточены в музыкальной стихии – романтической, воздушной, волнующей музыке Ришара Кошанте. Что вполне соответствует сложившейся расстановке акцентов: американский мюзикл традиционно уделяет много внимания пластической стороне спектакля, а европейский – вокальной. Если заткнуть уши, то драматическое действо вывозят только свет и аккуратные глыбы химер на колесиках. Когда Клод Фролло (солист Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Александр Маракулин) поет о неодолимых муках сердца (ария "Ты гибель моя"), химеры сжимают его с двух сторон. Но ария не закончена: священник переходит на другую половину сцены, и там химеры его снова прижимают.


И все же благодарный зритель оценил российский вариант “Нотр-Дама” как удачный - пронизывающая тема трагической любви невероятно близка сердцу русского человека.


Наше все


Вдоволь романтики запас “Норд-Ост”. Он бьет сразу по нескольким фронтам зрительского восприятия. Идеально выбран сюжет – “Два капитана” Вениамина Каверина, знакомые всем россиянам старше 25 лет. Благородные герои и откровенные злодеи, преемственность поколений, дама сердца как награда за смелость – интрига сложилась в идеальную канву, немного перенасыщенную для жанра мюзикла, но близкую и понятную залу. Авторы музыки Георгий Иващенко и Алексей Васильев давно признаны мэтрами не простой, а интеллигентской попсы. Это сыграло на руку посещаемости, тем более что создатели "Норд-Оста" пересыпали спектакль яркими безотказными знаками времени, атрибутами советского быта и мышления. Вышло сентиментально и до боли узнаваемо. Много раз “отыгранная” советская коммуналка, полосатые футболки, парусиновые туфли и даже “знак ГТО на груди у него” откликаются теплой ностальгией. Даже вульгарная “северная” мизансцена, замешанная на серии анекдотов про чукчей (“летит, однако - упал, однако”) и армейскую жизнь (“башкой об пулемет”), залом съедается добровольно и с песней.


Каверинская и васильевско-иващенская ортодоксальность сделала “Норд-Ост” неагрессивным и близким именно российскому зрителю. Удобоваримым и вкусным. Оригинал все же понятнее клонированных мюзиклов с Бродвея.


Лейла Гучмазова